Том 4.7. Ужин и чаепитие

— Оттилия, пожалуйста, отправь это письмо в дворянскую академию, — попросила я.

Я хотела, чтобы она передала рыцарю, стоящему на страже у зала перемещения, письмо для Хартмута, в котором велела собрать ингредиенты с восстановленной части места сбора. Когда Оттилия увидела, кому адресовано письмо, на её лице отразилось беспокойство.

— Госпожа Розмайн, как дела у Хартмута в дворянской академии? Он ведь не создаёт проблемы другим?

— Хартмут усердно работает, собирая информацию и закладывая основы в различных областях. Также он старательно пишет отчёты для моего приёмного отца. Судя по отчёту, который я только что прочитала, Хартмут, вне всяких сомнений, наслаждается жизнью в дворянской академии.

Я намеревалась развеять беспокойство Оттилии, а потому не стала говорить что-либо ещё. Да и не могла я сказать, что Хартмута, увидевшего, как я восстановила место сбора, настолько взволновали мои деяния святой, что тот даже восхвалял богов.

— Юная леди, пора ужинать, — позвала меня Рихарда. — Пожалуйста, отложите ручку.

Я прекратила писать и встала. Сегодня за ужином меня ждал разговор с Бонифацием о сражении с танисбефаленом.

«Но как же мне быть, ведь согласно отчёту Хартмута я внесла большой вклад в сражение? — задумалась я. — Не разочаруется ли дедушка, когда узнает правду?»

Садясь за обеденный стол, я чувствовала головную боль. Бонифаций сидел рядом со мной. Фердинанд также присоединился к ужину. Пока мы ели, я отвечала на вопросы Бонифация.

— Вот так из объяснения Родериха Леонора поняла, что мы имеем дело с танисбефаленом. Я поспешила к рыцарям-ученикам, чтобы дать каждому благословение Бога Тьмы. Вот только, когда мы прибыли на место сбора, то обнаружили, что там никого нет — поле битвы переместилось в лес. Оказалось, что Матиас и остальные, сопровождавшие Родериха для сбора ингредиентов, выманили танисбефалена, чтобы защитить место сбора. Когда мы их нашли, то увидели, как группы Матиаса и Вильфрида старались выиграть время, отвлекая увеличившегося в размерах танисбефалена. Как мы потом узнали, причина, по которой зверь оказался больше, чем рассказывал Родерих, заключалась в том, что Трауготт нанёс удар в полную силу.

— Трауготт? Хм-м…

Выражение лица Бонифация, с улыбкой слушавшего мой рассказ, внезапно посерьёзнело.

— Ах, эм-м... На самом деле он не виноват. На тот момент студенты ещё не знали об особенностях танисбефалена, — я поспешно попыталась оправдать Трауготта.

Карстед, стоявший позади Сильвестра в качестве рыцаря сопровождения и также слушавший мой рассказ, нахмурился.

— Это не оправдание. Проблема в том, что он слишком близорук, чтобы оценить ситуацию и понять, почему Матиас и остальные не атакуют, а только выигрывают время. К счастью, никто не пострадал, но если бы увеличившийся танисбефален убил кого-то, Розмайн, смогла бы ты вот так оправдывать Трауготта?

Как командующий рыцарским орденом он сказал, что неприятных последствий от ошибки Трауготта удалось избежать лишь благодаря грамотным действиям остальных рыцарей-учеников. Я не могла что-либо возразить на сказанное и кивнула.

— Как только все получили благословение Бога Тьмы, мы атаковали. Я стреляла из своего водяного пистолета, но так и не смогла ни разу попасть по танисбефалену. Казалось, он изо всех сил старался уклоняться от моих атак…

— Неудивительно, — прокомментировал Фердинанд и, приподняв бровь, посмотрел на меня. — Насколько я понял из твоего объяснения, этот твой так называемый «мидзудеппо» стреляет магической силой, верно? Атака оружием, благословлённым Богом Тьмы, может украсть у врага вдвое больше магической силы, чем в неё вложено. Вполне естественно, что зверь больше всего опасался именно твоих атак.

— Верно, — согласился Бонифаций. — Для танисбефалена ты была самой большой угрозой. И пусть ты сказала, что ни разу не попала, но, привлекая внимание танисбефалена, обеспечила возможность атаковать другим, не так ли? Ты внесла в сражение значительный вклад. Хорошая работа.

Когда такой могучий человек, как Бонифаций, похвалил меня, я почувствовала, что стала действительно сильной. Радуясь, что мои заслуги оценили, я чуть подалась к Бонифацию и спросила:

— Тогда, можно ли считать за вклад то, что я остановила танисбефалена с помощью плаща Бога Тьмы?

— Плаща Бога Тьмы?

— Из-за того, что танисбефален всё время следил за мной, мои атаки не достигали цели. Я подумала, что должна заблокировать ему обзор и, сменив водяной пистолет на плащ Бога Тьмы, накрыла голову зверя. Тот сразу же перестал двигаться… Вот только после этого у меня не осталось оружия, так что в итоге мне нечем было атаковать.

— Ты только что сказала, что сменила оружие? — первым отреагировал Карстед.

— Да. Форму оружия ведь можно сменить, и не отменяя благословения Бога Тьмы, верно?

— Нет, это невозможно. Как только ты сделаешь оружие чёрным, то уже не сможешь сменить форму, пока не развеешь благословение.

Я посмотрела на Фердинанда в поисках объяснений того, что только что сказал мне Карстед.

— Возможно, такова разница между заклинаниями и благословениями… — проговорил Фердинанд. — Было бы интересно взглянуть, как много ещё между ними различий, однако у рыцарей редко возникает необходимость менять оружие во время уничтожения тромбэ. Полагаю, заставлять их запоминать слова молитвы смысла нет.

Заклинания сокращали и упрощали для удобного использования в бою. По словам Фердинанда, нет какой-то особой пользы в их смене на молитвы просто потому, что последние позволяют сменить форму оружия.

— Розмайн, ты способна использовать божественные инструменты? — спросил Бонифаций.

— Да, дедушка. Они мне хорошо знакомы, поскольку я выросла в храме. А что?

— Ничего. Я просто удивился. Кроме тебя, Розмайн, я не знаю никого, кто мог бы так свободно пользоваться божественными инструментами. Похоже, не все, выросшие в храме, одинаковы…

Кажется, Бонифаций никогда не видел, чтобы рыцари, ранее бывшие священниками, использовали божественные инструменты. Из священников, ставших рыцарями, я знала только казнённого Шикикозу, а потому могла лишь задумчиво сказать:

— Божественные инструменты весьма удобны. Тогда почему ими не пользуются?

Увидев, что я в замешательстве наклонила голову, Фердинанд посмотрел на меня с удивлением и отложил столовые приборы.

— Обычные дворяне не посещают храм, а потому никто из них никогда не видел и не касался божественных инструментов. Кроме того, в благородном обществе воспитание в храме считается пятном на репутации, а потому ни один бывший священник даже не подумает об использовании в качестве оружия божественных инструментов, напоминающих о храме. Но прежде всего, для использования божественных инструментов требуется огромное количество магической силы. Это слишком обременительно для рядового священника, ставшего рыцарем.

— Не говоря уже о сложных магических кругах и гравировке, которые слишком тяжело воспроизвести, — добавил Карстед.

Сильвестр кивнул.

— Я видел божественные инструменты на алтарях, но мне сложно чётко представить их образ.

— Также стоит отметить, что ты, Розмайн, единственная, кто относится к божественным инструментам просто как к чему-то, удобному для использования, — добавил Фердинанд. — Их используют сами боги, а потому остальные испытывают к ним благоговейный трепет и не решаются использовать как личное оружие.

— Господин Фердинанд, я не хочу слышать это от вас! — возмутилась я. — Разве вы не тот, кто гораздо чаще, чем я, использует их просто как нечто удобное!

Именно Фердинанд вручил мне копьё Лейденшафта, чтобы я воспользовалась тем как оружием. И он же научил меня, как применять плащ Бога Тьмы для защиты от вражеских атак. Не ему меня упрекать.

— Уверен, что говорил тебе использовать плащ только как последнее средство. Я не ожидал, что ты легкомысленно воспользуешься им для чего-то настолько глупого, как попытка прикрыть глаза зверю, уклоняющемуся от твоих атак. Идиотка.

— У-у-у… Простите.

Плащ Бога Тьмы позволяет поглотить магическую силу противника и сделать её своей. Фердинанд, вне всяких сомнений, говорил мне использовать этот плащ лишь в крайнем случае, если меня загонят в угол, и я окажусь без магической силы. Вместо этого я решила использовать плащ Бога Тьмы просто потому, что мне больше ничего не пришло в голову, когда я раздумывала о большом куске ткани, которым могла бы закрыть зверю глаза.

Поняв, что разговор идёт не в мою пользу, я поспешила вернуть тему в изначальное русло.

— Давайте отложим пока вопрос о правильности использования божественных инструментов в качестве оружия. У меня получилось заблокировать зрение танисбефалену, после чего Корнелиус, Вильфрид и Трауготт смогли сразить зверя. Затем, так как мой вклад в сражение был невысок, я оставила сбор ингредиентов на Корнелиуса и Родериха, а сама отправилась проводить ритуал по восстановлению места сбора.

Моё объяснение дальнейших событий, призванное увести разговор от темы плаща, прервал Бонифаций.

— Розмайн, постой, — сказал он, нахмурившись. — Ты дала благословение Тьмы оружию всех рыцарей-учеников, отвлекала внимание танисбефалена на себя и, наконец, остановила его, заблокировав зрение. Твой вклад в сражение не может быть низким.

Наклонив голову, я вопросительно посмотрела на Бонифация. Я не помнила, чтобы кто-либо возражал тогда. Все согласились, что наибольший вклад внёс Корнелиус, а второй по величине — Вильфрид. Учитывая, что я получила лишь ингредиенты для магического камня Родериха, мой вклад не мог считаться значимым.

— Разве вклад не распределяется на основании того, кто сколько урона нанёс? — спросила я.

— Ключевым моментом в сражении является подготовка к тому, чтобы нанести урон, ты так не думаешь? Из того, что я слышал, Леонора, сумевшая быстро определить, что напавший на студентов чёрный зверь именно танисбефален, и ты, Розмайн, обеспечившая остальным возможность атаковать, внесли наибольший вклад. Если определять вклад, основываясь лишь на том, кто нанёс больший урон, то нетерпеливые идиоты, вроде Трауготта, начнут бросаться на врага сломя голову, надеясь заработать больше заслуг.

По словам Бонифация, то распределение уровня вклада было неправильным. Я спросила мнение Сильвестра и Карстеда, и оба согласились, что распределять вклад лишь в зависимости от нанесённого урона неверно.

— Если засчитывать вклад только тем, кто наносит урон, то все будут думать лишь о том, как бы поскорее ринуться в атаку, — указал Карстед. — Такими темпами сколько бы мы ни учили рыцарей-учеников сотрудничеству, они никогда не научатся.

— Возможно, это ещё один недостаток диттера на скорость, который в настоящее время является единственным видом диттера. Придётся обучать рыцарей-учеников и тому, как рассчитывается вклад в сражение. Чему вообще сейчас учат в дворянской академии? — раздраженно сказал Бонифаций, занимавшийся подготовкой рыцарей.

Его слова напомнили мне о теоретических знаниях, которые преподают рыцарям-ученикам.

— На письменных занятиях обучают тому, на что нужно обратить внимание при определении вклада. Тем не менее, кажется, примеры, которым учат на занятиях, настолько отличаются от того, с чем приходится иметь дело на практике, что разобраться, что к чему, крайне сложно. Об этом мне говорила Леонора в прошлом году.

— Решение касательно вклада, внесенного в сражение, принимал Корнелиус. А самая больша́я проблема заключается в том, что никто не указал на его ошибку. Похоже, нужно обучать их всех… — отметил Бонифаций.

Я поняла, что специальная тренировка Бонифация для рыцарей-учеников, по-видимому, всё ещё была далека от завершения.

***

Следующие несколько дней я провела за чтением позаимствованной у Ханнелоры книги, а затем настал день чаепития с Эльвирой и Флоренцией. На этот раз нас было лишь трое. Правда, учитывая, что Эльвира и Флоренция выступали в роли моих наставниц по общению, я изрядно нервничала.

— Жаль, что тебе пришлось вернуться так скоро, — сказала Флоренция. — Уверена, ты с нетерпением ждала общения с друзьями.

«Я не могу сказать, что проблем нет, поскольку у меня есть только такие друзья, как госпожа Ханнелора, — подумала я. — И уж тем более не могу сказать, что старалась бы избегать общения, проводя всё своё время в библиотеке!»

Чувствуя, как меня бросило в холодный пот, я опустила глаза, стараясь выглядеть настолько опечаленной, насколько могла.

— Ничего не поделаешь. Похоже, я наделала слишком много ошибок, когда общалась с принцем Хильдебрандом.

— Я попросила лорда Сильвестра не ругать тебя сильно, — сказала Флоренция. — Он ведь не был слишком строг с тобой?

Я недоумевала, почему в этом году меня не ругали, а оказалось, что Флоренция приструнила Сильвестра, собиравшегося прочитать мне лекцию. Она сказала, что с точки зрения воспитания, неприемлемо лишь отчитывать меня, закрывая глаза на такие мои достижения, как повышение оценок студентов Эренфеста, усиление нашего влияния в дворянской академии и установление прежде недоступных для нас связей с высокоранговыми герцогствами.

— Конечно, это не значит, что у тебя вообще нет проблем с общением, — нежно улыбаясь, продолжила Флоренция, — Тебе нужно ещё многому научиться. Тем не менее, это не значит, что можно игнорировать твои успехи. Мы все знаем, из-за того, что ты выросла в храме, тебе не хватает здравого смысла дворян, так что я указала, что нам следует просветить тебя в этих вопросах.

Меня шокировало то, что, оказывается, досталось даже Фердинанду. Флоренция резко обрушилась на него, сказав: «Пусть мы и можем отругать её, если она не сделает того, чему мы её научили, однако, если ошибки вызваны разницей в здравом смысле из-за того, что мы что-то не объяснили ей должным образом, то винить за них можно лишь нас самих как её учителей».

— По сравнению с прошлым годом твои навыки общения заметно улучшились, — отметила Флоренция. — Розмайн, ты чудесное дитя, которое усердно работает ради Эренфеста, так что я не особо беспокоюсь.

«Ах, приёмная мама кажется мне святой!» — мысленно воскликнула я, тепло смотря на приёмную маму и радуясь словам ободрения. От других моих опекунов я таких слов не дождалась. Когда я улыбнулась, она ответила мне яркой улыбкой.

— Я надеюсь, что ты заведёшь много друзей в дворянской академии. Близкие друзья — бесценное сокровище. Даже во время собрания герцогов многое может резко измениться в зависимости от того, общались ли вы ранее.

— Я… я сделаю всё, что в моих силах… — сказала я вслух, а сама подумала: «Приёмная мама, такая просьба для меня настоящий вызов!»

Я не решалась сказать, что хочу читать книги куда больше, чем заводить друзей, особенно после того, как приёмная мама спасла меня от гневных проповедей опекунов. Впрочем, я понимала, что она советовала мне завести больше друзей, поскольку желала только добра.

Я сделала глоток чая, чтобы скрыть внутренний крик: «А-а-а! Я не смогу оправдать улыбку приёмной мамы и возлагаемые на меня надежды! Невозможно! Невозможно! Я просто хочу читать!»

Эльвира, молча наблюдавшая за нашим с Флоренцией разговором, поставила чашку и вздохнула — казалось, она хотела на что-то пожаловаться. Эту привычку я переняла у неё во время наших чаепитий перед моей церемонией крещения.

«Интересно, будет ли она жаловаться на мужа или на одного из сыновей?» — задумалась я.

— С тобой, Розмайн, в действительности особых проблем нет. Нам видно, что ты стараешься. К сожалению, то же нельзя сказать о других юных представительницах нашей семьи.

«Ох! Так вот о ком она!»

Эльвира перевела взгляд на Ангелику, стоявшую позади меня в качестве рыцаря сопровождения.

— Ангелика думает лишь о том, как стать сильнее, и заботится о браке не больше, чем Экхарт. Во время светских мероприятий они просто стоят в стороне и улыбаются, даже не пытаясь взаимодействовать с кем-либо. Думаешь, после свадьбы что-то поменяется?

— Сомневаюсь, что Ангелика когда-нибудь изменится, — призналась я. — Я даже представить не могу, что она начнёт активно общаться или проводить какие-либо мероприятия. Родители Ангелики знали это, а потому хотели, чтобы она отказалась от брака с Экхартом, ведь так? На мой взгляд, не следует многого ожидать от неё.

— Знаю, знаю, — сокрушённо вздохнув, ответила Эльвира.

А вот Ангелика после моих слов лучезарно улыбнулась и бодро сказала:

— Как и ожидалось от вас, госпожа Розмайн, вы так хорошо меня понимаете. Я тоже не думаю, что смогу легко измениться.

— Ангелика, почему ты так энергично отвечаешь только в такие моменты? — устало спросила я.

Ангелика не проявляла интереса к браку, а потому Эльвира посоветовала Экхарту найти кого-то на роль первой жены. Вот только тот отказался, заявив, что неправильно искать ещё одну невесту, когда он уже помолвлен. В итоге он сказал, что подумает о поиске первой жены года через три после свадьбы с Ангеликой.

Он собирался взять Ангелику в жёны незадолго до того, как ей исполнится двадцать — возраст, в котором, как говорят, девушкам уже сложно выйти замуж. Таким образом, его слова о том, что он подождёт ещё года три, можно понимать как: «Я не планирую искать первую жену».

— Ты же знаешь, что Экхарт посвятил имя господину Фердинанду, верно? Из-за этого Экхарт не сможет стать командующим рыцарским орденом, а также унаследовать наш дом. Полагаю, мне нужно просто радоваться, что он вообще согласился жениться… Вот только проблемы есть и с Аурелией. — сказала Эльвира и медленно покачала головой. — Дело не в том, что она неспособна общаться. Просто её трудно завлечь на мероприятия. Что ж, пока у меня в любом случае нет другого выбора, кроме как сдаться.

— Эм-м, мама… Что-то случилось с Аурелией? — обеспокоенно спросила я.

Эльвира с Флоренцией переглянулись, а затем слегка рассмеялись. Понизив голос, Эльвира пояснила:

— Она беременна.

— А-а?

— У неё будет ребёнок, Розмайн.

Я от потрясения распахнула глаза, а они обе молча кивнули мне в знак подтверждения.

— Мальчик или девочка? Мне нужно будет подготовить книжки в подарок. А ещё игрушки. Есть столько всего, что нужно сделать, — затараторила я.

— Розмайн, пожалуйста, успокойся. О её беременности стало известно совсем недавно. Мы ещё не знаем, гладко ли всё пройдёт.

— А-а? Мама, что ты имеешь в виду?

По словам Эльвиры, обеспечить ребёнка непрерывным потоком магической силы непросто. Если не влить достаточно, то родится рёбенок с низкой магической силой. В обратном же случае, если мать ожидает слишком многого и вливает большое количество магической силы на начальных сроках беременности, то это зачастую приводит к выкидышу. Последнее также не благоприятствует здоровью матери.

Мало того, что забота о ребёнке ещё до его рождения довольно трудна, после рождения тоже достаточно сложностей. Отношение к ребёнку сильно меняется в зависимости от его магической силы.

Я потеряла дар речи — такого культурного шока я не испытывала уже давно.

«Нелегко приходится дворянам…»

— До церемонии крещения о детях никогда широко не объявляют, поэтому, пожалуйста, никому больше не говори, — попросила Эльвира.

Я умела читать между строк, а потому поняла, что пока невозможно сказать, что станет с ребёнком, ведь всё зависело от магической силы. Когда я медленно кивнула, заговорила Флоренция:

— Аурелия и до беременности не проявляла особого интереса к общению, так что у Эльвиры нет иного выбора, кроме как возлагать надежды на Леонору. Учитывая, что Леонора — высшая дворянка Эренфеста и принадлежит к нашей фракции, она, скорее всего, справится с тем, чтобы успешно управлять политикой фракции в качестве преемницы Эльвиры.

Флоренция сменила тему с Аурелии на Леонору, из-за чего я удивлённо заморгала, не ожидав услышать имя последней.

— А-а? Леонора?

— Она ведь избранница Корнелиуса, не так ли? Я слышала, они держат свои отношения в секрете, чтобы это не мешало работе, но неужели ты не замечала?

— Нет, совсем не замечала…

Я чувствовала, что Леоноре интересен Корнелиус, но не знала, насколько интерес взаимен. Ни один из них не выказывал, что между ними что-то происходит.

— Теперь, если подумать, в последнее время они стали чаще сопровождать меня вместе… Неужели я единственная, кто ничего не знала? Мама, тебе известно, как они сблизились?

— Я тоже не знаю подробностей. Сколько бы я ни спрашивала, Корнелиус просто говорит, что не хочет превратиться в героя книги, как Лампрехт.

Я могла понять, что чувствовал Корнелиус, но всё же он просто оттягивал неизбежное.

— А семья Леоноры знает? — спросила я. — Нам ведь нужно будет поприветствовать их, не так ли?

— Это стало известно им ещё с того времени, когда она заказала наряд, чтобы сопровождать Корнелиуса на выпускной церемонии. Я часто беседую с её родителями. Кажется, у Корнелиуса тоже состоялась краткая встреча с ними.

Как ни удивительно, но, похоже, Корнелиус уже позаботился о том, чтобы заложить необходимые основы. Учитывая, что я много времени проводила в храме, у него нашлось достаточно времени, чтобы заняться своими делами.

— Розмайн, я слышала, что он пытался сохранить всё в секрете от тебя и, как вижу, весьма преуспел. Чего и следовало ожидать от сына Эльвиры, — посмеиваясь, сказала Флоренция.

О днях Фердинанда в дворянской академии Эльвира узнала от Экхарта. Корнелиус знал это и остерегался меня, поскольку я могла легко выяснить любые подробности его романа и втихую сбыть всё Эльвире.

— Согласно письму Корнелиуса, как только Леонора закончит занятия, он нанесёт официальный визит её родителям. Ты в это время будешь занята ритуалом посвящения. Я собираюсь воспользоваться случаем, чтобы вытянуть из него как можно больше подробностей. Вот только, учитывая его настороженность, не думаю, что это окажется легко.

— Понятно почему он опасался меня, учитывая, что в моём положении я легко могла бы собрать информацию, но действительно ли ему требовалось скрывать всё так тщательно? — спросила я. — Кроется ли за его действиями что-то ещё?

— По его словам, если бы ты узнала, что он выбрал Леонору, то всегда назначала бы их на сопровождение вместе, следила за тем, чтобы во время трапезы они сидели рядом, и создавала бы множество поводов для того, чтобы их дразнили.

Понимая, что действительно могла бы так поступить, я отвела взгляд. Корнелиус, похоже, намеревался скрывать отношения с Леонорой до самого выпуска, поскольку после окончания им академии ситуаций, из-за которых их могли бы дразнить, станет вполовину меньше.

— Полагаю, его беспокоит не столько собственное неудобство, ведь он скоро заканчивает академию, сколько благополучие Леоноры, которой учиться ещё год, — объяснила Флоренция. — Розмайн, пожалуйста, будь внимательна к ним.

— Я буду очень осторожна.

Когда я кивнула, Флоренция перевела взгляд на Эльвиру.

— И ты тоже, Эльвира. Я знаю, что «Истории любви дворянской академии» популярны, но, по крайней мере, дождись, пока они оба не закончат академию. Не думаешь, что Леонора будет чувствовать себя несчастной, оставаясь в общежитии, где её дразнят, не в силах при этом оттуда сбежать?

Слегка прищурив глаза цвета индиго и улыбнувшись, Флоренция добавила, что позже Леонора сама расскажет им на чаепитии, как между ней и Корнелиусом расцветали цветы.

— Пожалуй. Я собрала уже немало любовных историй, так что нет надобности спешить. Я проявлю терпение и подожду.

Но пусть Эльвира и сказала, что подождёт, угольно-чёрные глаза горели любопытством. Становилось ясно, что она выведает у Корнелиуса и Леоноры всё, как только они хоть немного ослабят бдительность.

— Это напомнило мне, что госпожа Ханнелора из Дункельфельгера высоко оценила любовные истории о рыцарях. На недавнем чаепитии я одолжила ей «Истории любви дворянской академии» и сказала её служащим-ученикам, что готова купить у них любовные истории Дункельфельгера. Возможно, вскоре мы получим новый материал.

— Прекрасная работа, Розмайн, — с сияющими глазами похвалила меня Эльвира.

Судя по всему, дворянская академия служила лучшим местом для сбора историй из других герцогств. И чем больше историй разных годов удастся собрать, тем сложнее будет определить, какие на ком основаны. Согласно заверениям восторженной Эльвиры, большая анонимность вдохновит ещё больше людей делиться своими историями.

— Среди всех напечатанных в Хальдензеле книг «Истории любви дворянской академии» продаются лучше всего, — объяснила Эльвира. — Поэтому я пишу книги, которые полезны для моей родины более всего.

Судя по всему, Хальдензель превратился в место, где печатают главным образом любовные истории. Это холодные земли, а потому я понимала необходимость в продажах, и всё же меня впечатлило, что столь сурово выглядящий гиб Хальдензель дал своё разрешение.

— Ах да, раз мы заговорили о Хальдензеле, я вспомнила, что «чудо Хальдензеля» стало горячей темой во время кругов общения этой зимой, — отметила Флоренция и посмотрела на меня с многозначительной улыбкой.

Вот только я понятия не имела, о чём речь.

— Что за «чудо Хальдензеля»?

— Возрождение тобой древнего ритуала.

Увидев во время весеннего молебна, как поют мужчины, я указала на то, что в священных текстах пели богини. Тогда гиб Хальдензель решил: «давайте сделаем так, как говорится в священных текстах» — и велел женщинам спеть. В результате богиня грома Феадренна усердно поработала и за одну ночь растопила весь снег, так что на утро погода в Хальдензеле стала такой, какую следует ожидать в начале лета. Это и есть «чудо Хальдензеля», о котором ведутся разговоры сейчас, во время кругов общения.

— Не думаю, что правильно говорить, что это я возродила древний ритуал. Я не заслуживаю такой похвалы. Решение следовать священным текстам принял гиб Хальдензель, да и ритуал проводила не я. Разве не местные женщины пели во время ритуала и предоставляли свою магическую силу?

— Это действительно так, однако…

Эльвира чуть улыбнулась и рассказала, как обстояли дела в Хальдензеле в этом году. Из-за того, что снег растаял за одну ночь, работы на полях начались раньше, чем обычно. В результате урожай увеличился почти вдвое.

Однако эффект ритуала ограничился только Хальдензелем. Я и сама видела на обратном пути, когда летела на ездовом звере, что благословение богини грома Феадренны не вышло за границы земель, и у соседей погода осталась прежней. Естественно, гиба Хальдензеля и его людей принялись расспрашивать, что же произошло. Вот только гиб Хальдензель ничего не сказал о том, что случившееся — результат его решения, заявив, что это было чудо, сотворённое святой Эренфеста.

«Не нужно уподобляться Хартмуту и говорить что-то такое!» — мысленно пожаловалась я.

— Вот почему, Розмайн, гибы заваливают нас вопросами о древних ритуалах и запросами на встречу с тобой, — сказала Эльвира. — Как ты поступишь?

— Пожалуйста, скажи им, пусть обратятся за подробностями к гибу Хальдензелю. Я не смогу ответить на их вопросы, — ответила я, отказываясь от любых встреч.

Флоренция, которая не видела ритуал в Хальдензеле, наклонила голову и озадаченно посмотрела на меня.

— Розмайн, разве это не ты посоветовала ему, что делать?

— Я просто указала, что по прошествии многих лет роль женщин в ритуале взяли на себя мужчины. Именно жители Хальдензеля сберегли слова старой песни, не сохранившейся больше нигде, и продолжали проводить ритуал. Сама я даже не знала, как правильно разместить людей на предназначенной для церемоний сцене.

Тогда я заметила, что текст песни совпадает со стихотворением из священных текстов. Вот только, читая священные тексты, я даже не подозревала, что то стихотворение на самом деле — слова песни, исполняемой во время ритуала. И хотя гиб Хальдензель попросил меня провести ритуал вместе со всеми, когда все встали, я не успела и так и осталась сидеть на сцене.

«В общем, не думаю, что меня можно назвать той, кто вызвала то чудо».

— Не говоря уже о том, что если я встречусь с другими гибами, то они непременно попросят меня посетить их земли во время следующего весеннего молебна, не так ли?

— Безусловно. Это их главная цель, — согласилась Эльвира. — И гибы, и их люди желают, чтобы весна пришла на их земли как можно скорее.

Эльвира, выросшая в Хальдензеле, землях с самой долгой зимой в Эренфесте, любезно объяснила мне, насколько сильно северные провинции ждут таяния снега. Учитывая, что даже в самом Эренфесте в дворянском районе зима значительно длиннее, чем привычная мне по временам Урано, я понимала, почему люди так жаждали скорейшего наступления весны.

— Вот только я не могу посещать все земли во время весеннего молебна. Я посетила Хальдензель в этом году просто потому, что мне требовалось привезти Гутенбергов, но я не планирую отправляться туда следующей весной.

Не говоря о том, что мне требовалось оставлять достаточно работы священникам, я вряд ли смогла бы посетить все земли ввиду недостатка времени и слабого здоровья.

— На самом деле я хотела бы отправиться в Хальдензель, поскольку могла бы среди зимы почитать там тёплые, свеженапечатанные книги… Однако, если я каждый год буду посещать Хальдензель, меня наверняка обвинят в фаворитизме, что повлечёт за собой больши́е проблемы, не так ли?

— Да, ты не можешь просто взять и отправиться в Хальдензель. И всё же… Ты хочешь посетить Хальдензель не для молебна, а для чтения книг… — рассмеялась Флоренция.

Если говорить обо мне, то разве могла быть другая причина, чтобы я захотела куда-то отправиться?

— Я бы хотела, чтобы вы отклонили все встречи, запрошенные в связи с чудом Хальдензеля, — попросила я. — Если гибы желают узнать о ритуале и сцене, пусть расспросят гиба Хальдензеля.

Эльвира кивнула.

— Хорошо, Розмайн, я тебя поняла. Тогда давайте оставим гибов, которые желают больше узнать о ритуале, брату. Кстати говоря, вот — это подарок из Хальдензеля. Это сборник новых историй любви, написанный мной и моими подругами.

В качестве сувенира от гиба Хальдензеля я получила экземпляр новой книги Эльвиры с историями о любви. Когда я просматривала книгу, кое-что пришло мне на ум.

— Мама, пожалуйста, посоветуй гибу Хальдензелю напечатать и продать другим гибам текст песни для ритуала. У нас есть типография, а потому мы можем позаботиться о том, чтобы текст песни мог сохраниться и в других землях.

Эльвира округлила глаза, а затем со смехом кивнула.

— Розмайн, похоже, ты предлагаешь получать прибыль, а не просто распространять песню с целью сохранения.

— А разве это не ценная информация, которую Хальдензель бережно хранил в течение многих лет? Я думаю, что она должна быть оценена соответственно.

***

После чаепития я в своей комнате сразу же прочитала новую книгу. Одна из историй оказалась трагической историей любви, в которой рыцарь из низших дворян влюбился в дочь гиба и отчаянно работал, чтобы увеличить свою магическую силу, но в итоге у их романа не оказалось будущего.

«Это, определённо, про Дамуэля…»

Конечно, были допущены некоторые творческие вольности — имена были изменены, Бригитта превратилась из младшей сестры гиба в дочь, и в конечном счёте конец отношениям положило то, что Дамуэль посвятил имя господину, а вовсе не его служба члену герцогской семьи. Впрочем, история по сути осталась той же самой.

В кульминации, когда Дамуэлю пришлось выбирать между возлюбленной и господином, которому он посвятил имя, на сцену обрушилась божественная буря, приводя всё в беспорядок и тем самым отражая глубину его боли. Затем спустилась богиня, которая, напевая нечто поэтическое и взмахивая широкими рукавами, вызвала дождь, от которого вяли цветы. Принимая во внимание контекст, я могла сказать, что это символизировало боль разбитого сердца. Но пусть картина и казалась красивой, я всё же не могла оценить, насколько сильной эту боль пытались показать.

«Ну, по крайней мере, в этот раз я смогла уследить за сюжетом…»